«Род от роду не знаю свою породу», - любила говорить моя бабушка Аксинья, урождённая Корнилова. Как сейчас вижу её, сидящей на крылечке с малышом на руках и тихо тонким голосом напевающей про кручинушку – куда она довела молодца, про ямщика…. Один за другим выводит она старинные напевы. 

Её чистый как прозрачный ручеёк голос западает в душу. Слушаешь и забываешь обо всём, и диву даёшься, как в глубинных степных селениях родятся такие даровитые люди.

Не любила бабушка рассказывать про своё житьё-бытьё, уж больно горькая выпала на её долю судьбина. «Корниловы», - иногда вспоминала она и как будто из глубоких завалов извлекала былое.

* * *

В селе Семёновка, что в Фёдоровском районе, проживала большая крестьянская семья, и было это в середине восьмидесятых годов XIX века.

В хозяйстве были корова да лошадь, десяток курёнок, с хлебом перебивались от нови до нови. А тут грянул недород, голод. Дети осиротели, голод и болезни унесли отца и мать на вечный покой. И развела судьба-кручинушка по белому свету всех подростков.

Из шестерых братьев нашёлся один Емелька, только по документам он стал Николаем. Николай Семёнович был военным. Бабушка говорила всем с гордостью, что её брат «енерал». Кадровый офицер, служил на Кавказе, на Дальнем Востоке, на Севере. Бабушка вместе с Алёнкой (моей матерью) и мужем младшей дочери Алексеем побывала в гостях у Емельки в Ленинграде. Погостили, увидели город на Неве.

Бабушка ко всему подходила со своей меркой. Любила рассказывать о своей поездке, и особенно говорила, как и чем угощали. «Нарезали колбасы тоненькими листочками – и в рот положить нечего. К нам приехал, так мы ему целую курицу на стол выложили».

Побывал и он в гостях в нашей семье, довелось и мне посетить его жильё в Ленинграде. Но сейчас связь с семьёй Емельки утеряна, и дальнейшая судьба неизвестна. Приезжал в гости к бабушке, познакомился с Маруськой-сыроварщицей, но видно, жизнь у них не сложилась, и Маруська вернулась в село. Оказалось, она была не первая и не последняя его жена. Своих детей у него не было, растили приёмную дочь.

* * *

В молодости Аксинья слыла красавицей на всю деревню, среднего роста, вьющиеся чёрные, как смоль, волосы, ровные, как на картинке, белые зубки, любительница танцев. Услышит музыку – не усидит, пойдёт в пляс. Может, это и помогло ей выжить. Ходила в работницах, пела в церковных обрядах. От женихов отбоя не было. 

Вышла замуж за Фёдора Иванова. Мужик деловитый, хозяйственный, всё делал своими руками. Вроде бы жизнь потихоньку стала налаживаться. Обзавелись хозяйством, купили корову, овечку, куры в хлеву появились. Для крестьянина всё по первой необходимости завелось. Стало быть, жить можно. В семье появился первый ребёнок. Дочку назвали Алёнкой, а в метриках записали «Елена».

Однако недолго длилось семейное счастье. А как пришла беда в дом – хозяин, открывай ворота, говорят в народе. Заболел Фёдор, всеми ночами кашель одолевал. Деревенский лекарь сказал, чахотка, лечить надо. Лекарь был немец – Карл Иванович, ему верили. Если Карл Иванович сказал, то так оно и есть. Пришлось согнать со двора всю живность – корову, овечку, поросёнка. Но Федор чах на глазах, угасал давний деревенский силач, мастер уличных боёв, он был одним из главных бойцов. В те времена кулачные бои были в моде. Село разделялось на две части речкой, и было принято выяснять, чья сторона сильнее. В кулачных боях участвовали не только молодые парни, но и женатые мужики.

Всей деревней хоронили Фёдора, помянули по-крестьянски. Помогали Аксинье, кто чем мог. Каждый день Аксинья ходила на кладбище, вставала на колени у холмика и просила Всевышнего о помощи. Просила не бросать вдову с осиротевшей дочерью.

Не знаю, услышал ли Бог молитву, но оказался милостивым. Из соседней деревни, из Саловки, так в простонародье называли село, а по документам Воскресенка, приехал сват. А сговариваться-то не с кем, одна вдова, и ни кола, ни двора. Погрузили вещички на телегу и свезли на её новое местожительство.

* * *

Свадьбы не играли, но в церкви обвенчались. И стала Аксинья женой Ивана Титова. У Ивана после смерти жены остался сын Михаил. Недолго они жили в Саловке, переехали к родным в Липовку. 

За годы совместной жизни семья выросла на три человека. На свет Божий появились два сына и дочь – Пётр, Фёдор и Полина. Жила семья в небольшом деревянном домике, неподалеку от речки, которая протекала выше. Памятно это место ещё и тем, что здесь проходила дорога на кладбище, через плотину на другую сторону села. Эту плотину каждый год сносило, когда сверху открывали шлюз барской плотины. Всем селом мужики возили землю и навоз, задерживали воду.

Рядом жили Романовы – Андрей Романович и Ксения. Дом у них большой, двор огороженный, надворные постройки сделаны по-хозяйски. «Обустроились мы, как в Германии Бауеры», - сравнивал обычно хозяин дома. В Первую Мировую он попал в плен, работал у крестьянина. Много усвоенного в Германии пригодилось. Бывало, вечером в поле подолгу он рассказывал о службе в армии, другом устройстве жизни. Уговаривал его хозяин остаться, потом женить на своей дочери. Она была рыжая, конопатая и целыми днями вертелась возле русского парня.

Андрей Романович – крепкий хозяин, мужик башковитый, рассудительный. На селе его уважали, ходили к нему за советом. У него было пятеро детей, и все грамотные, а в деревне это редкое явление. На сооружении плотины обычно командовал Андрей. Не знаю почему, откуда взялось название романовская плотина. Может быть, потому, что верхнюю плотину называли барской. Её строил и содержал барин. Романовская плотина была узкой, едва проходила телега. Главное, она задерживала воду для села. К тому же, через эту плотину вела дорога и на кладбище.

Андрей Романович был моим крестным отцом, самым близким человеком к нашей семье. Работал в тракторной бригаде, возил горюче-смазочные материалы с нефтебазы станции Плес. Учил меня уходу за лошадьми, как правильно запрягать, чинить сбрую. По его замыслам, видел во мне себе подмену. Делал различные приспособления, чтобы я мог закатить двухсоткилограммовую бочку на специальные дрожки. И были неоднократно случаи, когда я подменял крестного отца.

* * *

Соседи жили дружно. Романовы помогали Зайцевым, такое было уличное прозвище семьи Аксиньи и Ивана. Узнать, откуда взялось такое прозвище, так и не удалось. С другой стороны соседом был Юлек. Он служил в церкви. Обычно в деревне сравнивали с Юльком тех, у кого штаны были всегда приспущены. Домик у него небольшой, деревянный, семья жила скромно. С Аксиньей Юлек был в хороших отношениях, пели вместе в церковном хоре, вместе и службу справляли.

С кем поведёшься от того и наберёшься – говорят в народе. С божьей помощью хозяйство Титовых стало подниматься, и соседи им помогали. Дети подрастали, в школу пошли, подрабатывать стали. Но недолго длилось и это счастье, если можно назвать счастьем.

Не знаю, Богом проклята, что ли, эта семья, или вернее, Аксинья. Напасти сыпались одна за другой. Не ко двору пришлась скотина. Отвезли на скотомогильник корову. А без кормилицы в семье с пятью детьми не прожить. Горечь жизни, страдания, сломили Ивана. Болезни одна за другой свалились на него, слёг в постель, и больше уже не встал.

Людская молва по-разному истолковывала кончину мужа Аксиньи. Но от этого семье было не легче. Как и чем восполнить нанесенное горе? Ведь ушёл из жизни главный кормилец. Близких родственников, которые могли бы помочь, не было.

Непосильная тяжесть свалились на Аксинью. Надеяться было не на кого, только сама себе помогай, как можешь. Повторилась судьба её молодости, пришлось определять детей. Мишку – приёмного сына – отправили к сестре покойного отца в Горький, свою дочь Алёнку отдали в работницы к Куликовым, а сама устроилась домработницей к Ромашовым, Федярку устроили подпаском – пасти общественное стадо.

Нужда заставила продать домик на окраине села, купили маленькую землянку на два окна, крыши не было. На выложенные из самана стены настелили кое-какие доски, сверху насыпали земли. Летом ещё можно в ней как-то жить, а в холодное время уходили «по людям».

Вот уж и впрямь, мир не без добрых людей. Зимовали каждый год по разным квартирам. В землянку на зиму заводили корову, весной возвращались в своё жилье, обмазывали стены коровьим навозом с глиной, смазывали полы, застилали полынью, хорошее средство от блох, и накрывали дерюгой. Вот и вся постельная принадлежность, другой просто не было.

Кстати сказать, забота о землянке и содержание в ней коровы, возлагалось на меня. Обычно её заносило большим снегом, в дверь не войти, не вывести корову, и утро приходилось начинать с очистки снега. По два раза в день ходил на речку за водой, чтобы напоить корову. Не хватало кормов, и приходилось солому таскать с фермы мешками.

* * *

Землянка находилась рядом с домом Василия и Устиньи Дудкиных. С ними жила сноха Евдокия, жена их сына, ушедшего на фронт. 

Василий Артёмович пришел с Первой Мировой на одной ноге, по тем временам получал хорошую пенсию, его семья большой нужды не знала. Устинья, крепкого телосложения, на первый взгляд казалась грубоватой, а на самом деле – добрейшей души человек. Когда выпекала хлебы, обязательно угощала нас лепешками.

Две зимы кряду у них зимовали. Размещались все на русской печке и на полатях. Забегая наперед, скажу, автору совсем недавно довелось побывать в этом доме. Евдокии Акимовне ныне 95 лет, в те годы она отдавала мне поношенные брюки мужа, перешивала их, а ныне показывала мне печь, которая нас согревала, она действует и по сей день.

В те годы Евдокия возглавляла женскую тракторную бригаду, где работали и женщины и девчата, одна другой моложе. В летнее время я работал прицепщиком. Дело хоть и не сложное, но опасное. На плуг настилали травы, прицепщик садился на это место, и на ходу счищал траву с лемехов плуга. Работали на тракторе марки СТЗ, случалось очень часто, что трактор глох где-то на дальней загонке, и все девчата собирались вместе его заводить. Брали верёвку и вчетвером крутили рукоятку.

С тёткой Устиньей связано одно незабываемое событие. Не помню точно год, Устинья вместе с бабушкой Аксиньей собрались ехать на мельницу в Бородаевку, и меня взяли с собой. Запрягли коров в телеги и в путь-дорогу. У Аксиньи корова была низкорослая, комолая, правда, два мешка в телеге она тянула.

Путь немалый, пришлось ночевать в поле. Питались молоком и хлебом. Двухдневная поездка, закончившаяся благополучно запомнилась на всю жизнь. На встрече с помольцами услышал много интересного, дотоле мне не известного.

Дальнейшая судьба Аксиньи сложилась довольно трагично. Однажды в летний жаркий день привезли ей на телеге Алёнку с ребёнком на руках. Родила в поле. Потом говорили, что ребёнок народился под телегой, кто говорил, под бочкой. Родить в девках на Руси всегда было большим позором. Скрыть от мира людского невозможно, а ославить девчонку нельзя. Аксинья записала новорожденного на свою фамилию, без имени отца. Так и ушёл документ под чужой фамилией. И выяснить это удалось только много лет спустя, когда подошло время матери оформлять на пенсию.

* * *

Шли годы, в трудах и заботах Аксинья растила детей и внуков. Видимо, судьбой предписано ей всё испытать, перенести тяготы. 

Говорят, со временем железо ржавеет, земля трескается. Труд – человека облагораживает и растит горб. Так случилось и с Аксиньей. Здоровье стало сдавать, да и годов прожито много. Особенно заметно начало падать зрение, и жизнь ставила прямой вопрос, «что делать, как жить?»

Врачеванием она занималась и раньше, помогала знакомыми и близким, а с ухудшением зрения стала больше уделять этому внимания, охотно шла на все приглашения. Насколько помню её рассказам, особенно часто она лечила грудницу, в течении двух-трёх сеансов избавляла от болезни, осложнения отступали. Какие-то манипуляции делала с женщинами после родов, выправляла грыжу, удаляла опухоль яичек мужчинам, снимала сглаз, порчу и другие. Люди верили ей, приходили, просили о помощи, кто не мог ходить, к тому приводили Аксинью на дом.

Врачевания немного подрабатывала. Пожалуй, самое трудное, тяжёлое, неприятное занятие – выполнять в религиозные праздники. Её водили по богатым домам и бабушка читала молитвы, пела псалмы, старинные грустные песни, и люди подавали ей милостыню, а автор этих строк был путеводителем.

* * *

Прошло с тех незапамятных времён много лет, но воспоминания до сих пор тревожат душу, невольно выбивают слезы. Насколько помню, три семьи в селе было очень бедных, Это семья тёти Дуси Гориной с дочерью и сыном, тёти Дуни Мамаевой с сыном, и наша. Как сложилась их судьба, к сожалению, не знаю. Эти семьи между собой и с Аксиньей были в хороших отношениях. Больше меня, наверное, никто её не слушал и не разговаривал с ней. Находились люди, не верили ей. Она убеждала меня, давай я тебя научу врачеванию. Да, простит Бог, меня одолевали сомнения в силе её способностей. Но люди шли к ней за помощью, и многим она помогала. Удивительно, как при таком состоянии бабушка Аксинья разводила кроликов и этим мясом выполняла план заготовок государству. В те времена каждый двор облагался налогом: надо было сдать 16 килограммов мяса, не помню, какое количество масла, и 100 штук яиц. Разведение кроликов ложилось на мои плечи.

* * *

В годы войны бабушка была уже совсем слепой. Бывало, просит, прочитайте, как там на войне. Пётр и Фёдор ушли на фронт,дочь Полину тоже призвали в армию. Горько плакала каждый день, умываясь слезами, просила Бога о помощи – сохранить детей. В тяжёлые минуты пела про горе горькое, как оно по свету шляется, и как на нас невзначай набрело.

Война не щадила. Каждая семья страдала, и бабушке Аксинье принесли горькую весточку, в которой сообщалось, что её сын Федор Титов погиб смертью храбрых. Израненный Пётр после домашнего лечения вернулся на фронт. Полина присылала письма, что под огнём, под пулями прокладывает железную дорогу вблизи Сталинграда, получила лёгкое осколочное ранение. Целовала бумажку, губами пыталась прочитать написанное.

Как ни бодрилась бабушка, возраст брал своё, горе ещё больше состарило. Но жить надо. Кормить внуков, прибавился ещё и «третий» рот, как она говорила. Дочь Петра, Зина, от первой жены, не захотела жить с мачехой. Как могла бабка, которой за девяносто, слепая, кормить детей, по дому работать? Правду говорят, что, чем беднее человек, тем щедрее. И люди добрые помогали: кто хлеба принесет, кто молока крынку, а то и чугунок с варевом. Одним словом, бабушка была хозяйкой, кормилицей и воспитателем. И все домашние называли её мамой до конца жизни. Мудрая была бабушка. На каждый случай она сыпала, прибаутками, с ней было любо-дорого поговорить, и в беседе получаешь заряд энергии.

Последние годы она жила у Алёнки, Полины, Петра поочередно, и у внуков. Безобидная, беззащитная она нуждалась в человеческом общении. Здравый ум свой не теряла до последнего дня. Подолгу проживала в нашей семье, и даже нянчила правнуков.

* * *

Бабушка любила отмечать религиозные праздники. В таких случаях она спрашивала мою супругу: «Клавк, а Клавк – какой сегодня день? Нет, ты не называй число, а говори, какой день. Я тебе подскажу – воскресенье, а что по воскресеньям делают? Отдыхают». 

Она любила в воскресные дни выпить стаканчик лёгкого вина, обычно брали столовое, 10-12 градусов. Сидит за столиком одна и поёт про жизнь, про землю родную. Слушаю её, и удивляюсь, сколько она знает песен, псалмов. Этот дар Божий дан безграмотной столетней бабушке, Бог дал ей и здоровье. В больницах она не лежала, таблетки не пила, только молитвами успокаивалась. А если болела, то всего семь дней – организм не принимал пищу, и врачи говорили, что организм отработал свои ресурсы, лечение не даст пользы.

Умирала Аксинья тяжело. Семь дней болела, и все семь дней кричала, и денно, и нощно. Старые люди говорили, это потому, что не передала своё знахарство. А вообще, честно говоря, не лишним было послушать её, возможно, что и пригодилось бы в жизни. Незадолго до смерти давала наказ, чтобы гроб был обшит чёрным, и крест был чёрный. В музыку не играть, пусть молитвы читают.

Завещание выполнили, на маленьком холмике поставили крест и, как она пела, «пусть соловей пропоёт и просвищет, и опять улетит, только крестик одинокий на могилке стоит». Только не одинокий крестик, рядом покоятся дочь Алёнка и сын Пётр.

На другой день после похорон меня вызвали в райком партии, отчитали, почем зря. Дозволено ли коммунистам устраивать такие похороны? Ответил, что таким было завещание бабушки.

Дописываю последние строчки, чувствую, что-то теряю, будто прощаюсь с бабкой Аксиньей, и слезы капают на листочки. Нет, бабушка, ты посвятила нам свою жизнь, и ты живёшь в потомках, Аксинья.